Я верю в волшебство художественных книг. С ними можно жить летом в зиме или Нью-Йорком в Москве. Хорошая книга захватит воображение так, что в июле можно придумать макет рождественских витрин, а в электричке из Сергиева-Посада нарисовать свое лучшее платье.
За последний год мне удалось окончательно сломать языковой барьер и перестать замечать язык, на котором я читаю. Всех британцев и американцев я прочитала в оригинале и, что самое приятное, научилась различать их язык и наслаждаться разным английским.
1. «Goldfinch», Donna Tartt («Щегол», Донна Тарт)
Книга, забравшая меня из московской зимы. Ту неделю я варила кофе у Большого театра, поэтому читала жадно и урывками между калитой и аэропрессом. Остальные романы Тарт (а я прочитала все) показались подготовкой к этому крутому повороту сюжетов и героев. И, конечно, же здесь любимый Нью-Йорк, по которому я, кажется, ходила вместе с Тео.
И вместе с ним смеялась над автомобильной Америкой:
“Bus?” said Xandra, licking a smear of barbecue sauce off her finger.
“Don’t you have public transportation out here?”
“Nope.”
“What do people do?”
Xandra cocked her head to the side. “They drive?” she said, as if I was a retard who’d never heard of cars.
Я люблю долгие и насыщенные истории, поэтому эта книга абсолютно моя.
2. «Gone Girl», Gillian Flynn («Исчезнувшая, Джилиан Флинн)
Не идущая ни в какие сравнения с фильмом, книга получилась интригующей и красивой. Читала на новогодних каникулах посреди питерской осенней зимы, после сильного и густого «Щегла» это был бокал шампанского, легкого и дающего в голову. Еще это идеальная книга, чтобы начать читать на английском — Флинн пишет просто и весело, что это как переписка с американскими друзьями на фейсбуке.
3. «The Boston Girl», Anita Diamint (не нашла перевод)
Женщина рассказывают историю своей жизни, которую мне хочется охарактеризовать любимым словом моей бабушки — «добротная» история. Она вспоминает свое детство в строгой еврейской семье, Бостон столетней давности, тягу к образованию вопреки родительским заветам (приличные еврейские девочки должны были стирать белье и готовить ужин, а не заниматься арифметикой).
Nothing is as good as it used to be.' I swore I would never talk like that and you know what? Now that I'm an old lady myself, I think that most things are better than they used to be. Look at your sister, the cardiologist, and you, graduating from Harvard. Don't talk to me about the good old days.
When I look at my eighty-five-year-old face in the mirror today, I think, “You’re never going to look better than you do today, honey, so smile.”
You can't have a wedding without herring.
It took me until I was almost forty before I knew what I wanted to be when I grew up.
4. «Дети смотрителей слонов», Питер Хег (датский оригинал «Elefant passernes børn», Peter Høeg)
Все скандинавы — инопланетяне, и я читаю их книги, смотрю их фильмы, не веря, что наши страны разделяют земные километры. Кажется, в скандинавских книгах нет возрастов, расстояний, чинов и субординации, зато есть трехсложные имена, изворотливые умы и чистота жизни. До нелепости прекрасный датский мир, от которого остается впечатление, что или тут каждый псих, или он курит, или по-настоящему счастливый.
Фанаты Эрланда Лу смогут найти в Хеге своего нового любимого автора.
Этого она набралась у Бермуды Свартбаг Янсон — акушерки и одновременно похоронного агента — так уж получилось, ведь остров наш невелик, и поэтому многим жителям приходится одновременно работать в двух-трех местах, как, например, маме, которая работает органистом, служителем при церкви и инженером-консультантом на машинно-тракторной станции.
Никогда не поздно устроить себе счастливое детство.
Но девушки на Финё занимаются тэквондо, уезжают из дома в шестнадцать лет и отправляются учиться в США по обмену, а если им и попадается какой-нибудь дракон, то у них в первую очередь возникает желание начать с ним встречаться или же расчленить его и написать на основе фрагментов курсовую по биологии.
Он начинающий юрист, проходящий практику в адвокатской конторе; сейчас, закончив рабочий день, он направляется в Шарлоттенлунд, где его ждёт возлюбленная, вскоре они станут жить вместе, поженятся, заведут парочку детей и собаку и будут жить счастливо до конца дней своих.
5. «All The Light We Cannot See», Anthony Doerr («Весь невидимый нам свет», Энтони Дорр)
После «Щегла» я скучала по такой сильной и объемной истории. Военные годы второй мировой, «в кадре» — истории французской слепой девочки и одаренного немецкого мальчика. Для меня это прежде всего ключ к пониманию двух абсолютно разных культур и наций. С одной стороны — строгие немцы, борющиеся за дисциплину и говорящие о патриотизме, как о науке. С другой — французы, для которых патриотизм, как и любовь или страсть, — из рода чувств, гедонисты и гурманы, скучающие по персикам, оливкам и пирожным, прячущие секретные послания в самое важное — в хлеб.
Эта книга вдохновила меня на слепой эксперимент, когда я два часа ходила по Москве с завязанными глазами.
There is no butter or meat. Fruit is a memory.
You know the greatest lesson of history? It’s that history is whatever the victors say it is. That’s the lesson. Whoever wins, that’s who decides the history. We act in our own self-interest. Of course we do. Name me a person or a nation who does not. The trick is figuring out where your interests are.
He serves dinner on a round plate and describes the locations of different foods by the hands of a clock. Potatoes at six o'clock, ma chérie. Mushrooms at three.
Слепая девочка представляет своего отца:
He is an olive green when he talks to a department head, an escalating series of oranges when he speaks to Mademoiselle Fleury from the greenhouses, a bright red when he cooks.
6. «Flowers For Algeron», Daniel Keyes («Цветы для Элджерона», Дэниэл Киз)
Это если бы ученный описал парадигму «Горе от ума». По сути это дневники главного героя, который проходит сложный процесс от умственно-ограниченного человека до высоко-интеллектуального. Даже, если вы догадываетесь, в каком состоянии он чувствует больше счастья, книгу все равно стоит читать. Особое удовольствие — читать в оригинале и следить за изменением языка.
The more intelligent you become the more problems you'll have, Charlie.
I'm like a man who's been half-asleep all his life, trying to find out what he was like before he woke up.
Now I understand one of the important reasons for going to college and getting an education is to learn that the things you've believed in all your life aren't true, and that nothing is what it appears to be.
7. «The Namesake», Jhumpa Lahiri («Тезка», Джумпа Лахири)
Если вам нравится подглядывать в окна домов, за стенами которых живет другая культура, то Джумпа Лахири позволяет это сделать тактично. Удивительный индийский мир, только в отличие от «Шантарама», здесь взгляд «наоборот»: впечатления индусов, оказавшихся в США.
Иммиграция дается нелегко: о поиска правильного йогурта для ласси до воспитания детей в чужой стране.
Pet names are a persistant remnant of childhood, a reminder that life is not always so serious, so formal, so complicated. They are a reminder, too, that one is not all things to all people.
And then the grand finale, the moment they have all been waiting for. To predict his future path in life, Gogol is offered a plate holding a clump of cold Cambridge soil dug up from the backyard, a ballpoint pen, and a dollar bill, to see if he will be a landowner, scholar, or businessman. Most children will grab at one of them, sometimes all of them, but Gogol touches nothing. He shows no interest in the plate, instead turning away, briefly burying his face in his honorary uncle’s shoulder.
8. «Us», David Nicholls («Мы», Дэвид Николз)
Еще одна семейная драма в моем списке (я из тех, кто предпочитает ее читать, чем практиковать). Все самое сильное в этом жанре на мой взгляд базируется на банальных бытовых историях, в которых большинство людей не видят проблемы — именно на этом моменте для меня начинается драма. «Мы» как раз об обычном от лица обычного британца, но с большой порцией прекрасного юмора, самоиронии и силы жизни. Это моя любимая книга у Николза, его более популярный «One Day» не оставил и половины тех эмоций.
...I am now middle-aged. I sit to put on socks, make a noise when I stand and have developed an unnerving awareness of my prostate gland, like a walnut clenched between my buttocks.
To my father, 'abroad' was a strange, unknowable place where the milk tasted odd and lasted an unnaturally long time.
...Where we slept off our lunch in the Jardin du Luxembourg, a park so elegant and groomed that I always half expect to be asked to remove my shoes.
«Douglas, I’m neutral. I’m Switzerland».
9. «To Kill a Mockingbird», Harper Lee («Убить пересмешника», Харпер Ли)
Американская классика, которая почему-то только сейчас попала мне в руки. В центре внимания главная проблема «без срока годности» – расовое неравенство. Высокая мораль в легко-доступной обложке.
Интересно, что в этом году случайно было обнаружено продолжение романа «Go Set a Watchman» («Пойди поставь сторожа»), что для американской литературы стало настоящей бомбой — представьте, что завтра мы найдем вторую часть «Анны Карениной». Определенно на очереди в моем списке.
10. «Dinner At The Homesick Restaurant», Anne Tyler («Обед в ресторане «Тоска по дому», Энн Тайлер)
Совершенно идиотское название на русском языке (справедливости ради: я не смогла перевести лучше), это один из самых медитативных романов этого сезона. Тысяча и одна деталь повседневности складываются в до боли обыкновенную историю американской семьи. Я не любитель размеренного слога, но на этот раз осталась спокойно довольна.
Про детскую игру:
“What will I be when I grow up?” Jacob asked, and he set his fingertips delicately upon the pointer. “Upper middle class, middle middle class, or lower middle class: which?”
11. «Доплер», Эрленд Лу («Doppler», Erlend Loe)
И еще раз про Скандинавию, про страну, где дети такие же умные, как взрослые, а взрослые умеют жить, как дети. Если Скандинавию поставить в начало координат своего мировоззрения, то все покажется интересным и необычным. А лучшее определение я прочитала в Википедии: «Герои его романов обычно хотят многого от повседневности». Я — тоже, поэтому Эрленд Лу мне так симпатичен.
За год я проезжаю четыре тысячи километров. Попутно на общественных началах не ленюсь отламывать дворники с невежливых машин. Могу садануть им по корпусу. Или в боковое стекло. Ору так, что теряю голос, и не пугаюсь, если водитель останавливается и идет на меня. Не снижая тона, я доказываю свою точку зрения, разбиваю наголову его претензии и отстаиваю свои права велосипедиста.
Много недель меня бесило, что они и не подумали подождать с началом бомбардировок, пока мы не закончим ремонт в ванной.
Где бы тебя учили выходить за рамки, а не разгораживать ими жизнь.
Эти знатные конспираторы нарочно дают своим отпрыскам очаровательные имена, чтобы их было потом за что любить, несмотря даже на дикие взгляды на жизнь и полные кубышки денег.
12. «Brodsky Among Us» Ellendea Proffer Teasley («Бродский среди нас», Эллендея Проффер Тисли)
В этом году было сложно удержаться от Бродского. Книга, как и он сам, — удивительна и противоречива. Вопреки своему правилу читать в оригинале, здесь я сделала исключение: американка Эллендея знакома с русской культурой лучше большинства моих соотечественников. Эллендея издавала русских писателей за рубежом, была близким другом Бродского, а «Россию» изучала лучшим для иностранца способом — через литературные квартирники Москвы и Петербурга шестидесятых-семидесятых. Кроме этого, она просто сильная и красивая женщина, которой в моем восприятии книги не удалось потеряться на фоне самого Бродского. История самого поэта до зависти исключительная и идеально для художественного произведения полна событиями и приключениями.
Иосиф Бродский был самым лучшим из людей и самым худшим. Он не был образцом справедливости и терпимости. Он мог быть таким милым, что через день начинаешь о нем скучать; мог быть таким высокомерным и противным, что хотелось, чтобы под ним разверзлась клоака и унесла его. Он был личностью.
...Разговаривает по телефону и, поглядывая на нас, говорит в трубку: “Здесь сижу – х… сосу”. Мы засмеялись, он засмеялся, и так началась наша близкая дружба с Бродским.
Вспомнилась эта неизменная черта моей российской жизни – когда входишь из недружелюбного, неприветливого города, с официального холода в живое людское тепло.
Большинство обыкновенных людей режим как будто не беспокоил, они жили своей повседневной жизнью, довольные тем, что квартиры и удобства субсидируются и хлеб стоит дешево. Для них было не важно, что они не могут путешествовать, смотреть какие-то фильмы, читать запрещенные книги. Жаловались они только тогда, когда сами или их дети сталкивались с системой, где нельзя чего-то добиться, если нет связей.